CC BY
49
2005.02.013. СТАТЬИ ПО МОРФОЛОГИИ СЛАВЯНСКИХ ЯЗЫКОВ.
Л.М.Васильев (1) обращает внимание на то, что праславянская система времен в большинстве славянских языков значительно преобразовалась, особенно система грамматических форм прошедшего времени. Аорист и имперфект сохранились лишь в болгарском, сербскохорватском, лужицком и в резъянских говорах словенского языка. При этом только в болгарском они являются живыми, строго разграниченными по смыслу глагольными категориями. В сербскохорватском аорист и имперфект архаизируются и активно вытесняются перфектом. В обоих лужицких языках формы аориста и имперфекта стали грамматическими дублетами, употребляются преимущественно в книжных повествовательных текстах, в разговорной же речи (не без влияния, видимо, немецкого языка) заменяются обычно перфектом. Перфект в той или иной форме сохранился во всех славянских языках: в восточнославянских языках в виде изменяющегося по родам и числам причастия прошедшего времени (спрягаемые формы глагола быть здесь утратились), в польском языке в виде спрягаемых форм, явившихся результатом слияния причастия с формами вспомогательного глагола Ьус, в остальных славянских языках перфект сохранился как сложное прошедшее время. В восточнославянских, чешском, словацком, польском и словенском языках он стал единственной формой прошедшего времени, многозначной по своим функциям. Автор объясняет тот факт, что самой сильной формой в системе славянских времен оказался перфект, и выражает предположение, что характеристику способа протекания действия взяли на себя грамматические формы вида, поскольку они издревле близки по своей семантике, с одной стороны, к аористу (сов. вид), а с другой - к имперфекту (несов. вид): формы совершенного вида, согласно концепции Ю.С.Маслова, обозначают целостное, нерасчлененное на фазы действие (или состояние, процесс), но такое же примерно значение имели и формы славянского аориста; формы несовершенного вида не маркированы таким или противоположным семантическим признаком, но чаще всего они обозначают, как и формы имперфекта, длительное или повторяющееся действие, в том числе расчлененное на фазы. Следовательно, с развитием категории вида, обогащенной к тому же во всех славянских языках многообразными формами способов действия, отпала необходимость в формах аориста и имперфекта, дублирующих семантику видовых форм. Формы перфекта очень удобны тем, что они выражают не только основное (дейктическое) значение грамматической категории времени («отношение действия к
моменту речи»), но н основные видовые значения (с помощью причастного компонента): рус. читая, прочитал, прочитывал, читывал; болг. съм чел, съм прочел; чеш. св(1, ргвсв(1 и т.д. Таким образом, формы перфекта синтезируют значения категории времени и категории вида.
Й.Дапчева (2) отмечает, что, согласно академической «Грамматике болгарского языка», пересказывательные формы употребляются в том случае, когда говорящий сообщает о действии со слов другого лица. В этом аспекте данные формы следует рассматривать в качестве члена оппозиции свидетельское/несвидетельское отношение к сообщению. Однако возможны и другие оппозиции: предвзятое / непредвзятое личное мнение, личная осведомленность / неосведомленность, уверенность/неуверенность в истинности утверждения, нейтральное / эмоциональное отношение к действию, неоспоримый / спорный факт и др. При этом эмоциональное отношение предполагает широкую гамму чувств: сожаление, иронию, радость, восхищение, разочарование и др. Проведенный анализ показал, что преобладающим оттенком значений переска-зывательных форм в заголовках является сомнение. Оно выявляется преимущественно на основе метаязыковых факторов и контекстуальных маркеров. Менее часто используются пересказывательные формы в значении неожиданности. Затем следуют случаи употребления, раскрывающие эмоциональное отношение: сожаление, иронию. Реже всего встречаются формы, выражающие несогласие. Преобладание оттенка «сомнение», по сравнению с «несогласием», приводит к выводу, что использование рассматриваемых форм является показателем нечетко выраженной позиции журналиста.
А.И.Изотов (3) полагает, что функционально-семантическая категория побуждения в современном чешском языке может быть представлена как конгломерат подкатегорий, вычленяемых на основе актантной рамки предиката. При этом наиболее значимыми являются три подкатегории, выделяемые на основе следующих категориальных ситуаций: категориальная ситуация 1 - Прескриптор побуждения равен Говорящему, Агенс равен Слушающему / Слушающим («побуждение второго лица»); категориальная ситуация 2 - Прескриптор равен Говорящему, Агенс равен Слушающему / Слушающим - Говорящему («инклюзивное побуждение»); категориальная ситуация 3 - Прескриптор равен Говорящему, Агенс равен Лицу/Лицам, не являющимся ни Говорящим, ни Слушающим («побуждение третьего лица»). Каждая из трех названных подкате-
горий имеет ядро, образуемое конвенциализованными в языке конструкциями, при этом центр подкатегории, выделяемой на основе категориальной ситуации 1, совпадает с центром всей функционально-семантической категории побуждения. В качестве основного средства выражения побуждения в современном чешском языке (как, впрочем, и в современном русском) выступают конструкции с формами синтетического императива, обозначая наиболее характерную с прагматической точки зрения директивную ситуацию. Однотипность морфологической структуры и семантическая однородность подобных форм позволяет считать побудительные высказывания с ними эталонными повелительными предложениями. Не будучи осложнены никакими дополнительными коннотациями, не сигнализируя ни о наличии, ни об отсутствии тех признаков, которые дифференцируют различные социально значимые разновидности побуждения (приказ, совет, просьба и т. д.), конструкции с синтетическими императивными формами наиболее универсальны, а потому и наиболее употребительны. Дифференциация же различных оттенков побуждения легко осуществляется с помощью соответствующего просодического оформления, а также лексико-синтаксических средств, которые сужают его коммуникативный потенциал, уточняя его иллокутивное предназначение. Именно конструкции с формами синтетического императива формируют центр первой подкатегории (а тем самым и всей функционально-семантической категории побуждения в современном чешском языке), а также высказываний, формирующих центр второй подкатегории. Что же касается центра третьей подкатегории, то он образуется конструкциями а + 3 лицо индикатива, высказывания с которыми по своим формальным свойствам весьма близки эталонным повелительным высказываниям с императивными формами 2-го лица.
Целью статьи М.Ю.Кагушевой (4) является исследование того, каким образом переводится причастие с чешского языка на русский язык и обратно, сохраняется ли при этом смысл оригинального текста и изменяется ли синтаксическая функция причастия (либо его эквивалента). Выявляется несколько вариантов перевода причастных конструкций: 1) калькирование; причастие переводится причастием с теми же грамматическими характеристиками, смысл высказывания при этом не меняется; 2) пропуск: при переводе причастие опускается (не заменяется никакой частью речи или конструкцией), опущение причастия ведет к утрате смысла; 3) эквивалентные замены: причастие переводится другой частью речи или конструкцией (например, конструкцией с личным глаголом или
конструкцией с глаголом mit); 4) добавление причастия. Добавление причастий встречалось больше при переводе на русский язык, а замена причастий - чаще при переводе на чешский язык, что, по мнению автора, связано не только с особенностями индивидуального стиля и языковой компетенцией переводчиков, но и с грамматическими свойствами русского и чешского языков.
Г.В.Кутняя (5) подчеркивает, что семантика предиката, являющегося главным звеном структуры предложения, организуется в виде двух сфер: сигнификативной (интенсиональной) и денотативной (экстенсиональной). Соответственно, анализ предикатной единицы предусматривает два аспекта - структурно-семантический и функционально-коммуникативный. Выделение предиката процесса в отдельный тип (наряду с предикатами действия, состояния, качества) имеет семантические основания. Важными семантическими характеристиками предикатов процесса являются: временная локализованность в широком значении (=часовая привязанность), пассивность субъекта и неконтролируемость ситуации в целом, динамичность и фазовость. Предикатные единицы со значением процесса характеризуются умеренной степенью динамизма. Динамический процесс здесь является саморазвивающимся, даже стихийным. Данная особенность определяется отсутствием активного начала в ситуации, отображаемой предикатом процесса. Это могут быть внешние и внутренние изменения, воспринимаемые рецепторами зрения, слуха, осязания и связанные с некими свойствами окружающего мира: развитием растений и животных, физическим и физиологическим состояниями людей и т. д. В структуре динамичности предикатов процесса есть элемент пассивности, степень проявления которого может быть разной. В общее понятие фазовости входит представление о сегментированности действия. Эта категория находится в основании одноименного функционально-семантического поля, ядро которого составляет глагол. Поэтому категориальный признак фазовости релевантен прежде всего для анализа глагольных предикатов - действия, процесса, состояния. Для субстан-тивних предикатов качества анализ этого признака тоже актуален, поскольку помогает выяснить коррелятивную связь с динамическими предикатами процесса, фиксируя диалектику сфер статики и динамики. С точки зрения анализируемой категории процесс - это протекание фаз с разнородными свойствами, а состояние - с однородными. Фазовые отличия структуры динамических и статических предикатов относятся прежде всего к процессам и глагольным состояниям, которые часто объеди-
няются в один класс как по признакам пассивности субъекта, так и по одинаковому грамматическому (процессуальному) выражению.
В.А.Минасова (6) изучает вопрос соотношения имен существительных, названных в русской грамматической традиции словами общего рода, под которыми имеются в виду экспрессивные наименования лиц обоего пола на -а, в лексическое значение которых не входит сема «биологический пол», с агентивными существительными мужского рода на -а в польском языке. Польские описательные грамматики отмечают наличие «двуродовых» существительных только в разделах, посвященных описанию групп существительных мужского рода, т.е. как особый разряд эти слова не рассматриваются. В русской грамматической традиции, наоборот, была тенденция включать немногочисленные слова м.р. на -а общеславянского происхождения (воевода, рубака, юноша и т.п.) в рамки слов общего рода. Такая разница в освещении аналогичных явлений отчасти объяснима различным лексическим объемом этого явления. При сплошной выборке из польско-русских и русско-польских словарей и нормативных грамматик выяснилось, что существительных, отмеченных как имеющие два рода в польском языке (56), более чем в 5 раз меньше, чем в русском (257) при аналогичных семантических, грамматических и стилистических признаках. К различиям между русским словами общего рода и польскими двуродовыми относится также несовпадение их словоизменительных показателей (окончания мн. числа). Но в обоих языках по этому признаку рассматриваемые слова совпадают с существительными, имеющими один род; в русском - с существительными ж. рода на -а, в польском — с существительными м. рода на -а, т.е. они не составляют отдельного грамматического рода. Словообразовательный анализ слов рассматриваемой группы подтверждает мнение, что славянские языки различаются не столько инвентарем словообразовательных единиц, сколько их дистрибуцией, правилами пользования. Обращает на себя внимание наглядное сходство польских и русских образований типа: gegala (гнусавый человек, донск. гунда, гунтяпа) - задавала, lamaga (уродина, недотёпа) - выжига, plaksa - плакса, gdera - брюзга и т д. С другой стороны, праславянский субстантивный суффикс -ц(а), в русском языке, свойственный только существительным общего рода (убийца, кровопийца, пропойца), в польском является одним из продуктивных для существительных м. рода на -а, имеющих коррелятивные пары ж. рода с суффиксом -yn(i): zbyjca - zbyjczyni (убийца), obronca - obronczyni (защитник, зашитница) и т. д. Отмечаются колебания в отнесении ряда русских
слов к мужскому, женскому или общему роду. В польском языке спорных случаев - по данным словарей - еще больше: несоответствия в родовой принадлежности отмечены для половины слов исследуемой группы. Кроме того, целый ряд существительных на -а, представляющих собой экспрессивную характеристику лица и свойственных разговорной речи и просторечию, единодушно относится словарями к м. роду: paliwoda (сорвиголова), szalawila (гуляка), zminda (скряга) и т. д. Это говорит о сложности дифференциации в живой речи слов общего рода и слов м. рода на -а, которые в польском языке составляют продуктивную группу со специфическими чертами словообразования и словоизменения. Существительные общего рода не имеют отличительных словоизменительных и словообразовательных черт, они не составляют такой заметной группы, как в русском языке. Границы ее размываются, т. к. польскому языку больше свойственно называть деятеля-мужчину существительными на -а. Таким образом, сравнительно-сопоставительный анализ польского и русского языков подтверждает, что в славянских языках сохранилась тенденция именовать деятеля словами склонения на -а, восходящая к индоевропейскому праязыку эпохи группировки имен не по родам, а по классам. Существительные м. рода такой структуры, если они имели эмоциональную окраску и употреблялись в роли экспрессивно-оценочных наименований, при нейтрализации семы «биологический пол» составили основу группы слов общего рода.
М.С.Хмелевский (9) рассматривает выделяемый внутри класса наречий разряд слов, основной функцией которых является указание на высокую степень проявления признака или действия: интенсификаторы (рус.: очень любить, страшно интересно, больно красивый, безумно много, жутко хотеть, чертовски интересный, неописуемо красивый, шибко грамотный и т. п.). Эти наречия характеризуются общностью лексической семантики и, таким образом, составляют лексико-семантическую категорию, представленную в языке рядом синонимичных слов с различной стилистической и экспрессивной окраской. Ядром этого ряда является стилистически нейтральный и широко употребляемый интенсифика-тор: рус. очень, укр. дуже, вельми, блр. велъмi, тл. bardzo, чеш. velmi, velice, слц. vel'mi, в. -луж. /ага, блг. много, срб., хрв. veoma, vrlo, jako, слвн. zelо. Большую часть слов данного разряда составляют наречия, образованные от качественных прилагательных, которые в результате определенных семантических трансформаций развили признак, ставший толчком для формирования значения интенсификатора у производных
наречий. Наблюдения показывают, что в славянских языках, равно как и в других, происходит постоянное, непрерывное расширение этой группы слов, причем развитие значения показателя высокой меры или степени протекает по определенным лексико-семантических моделям, во многом параллельным для близких и неблизких языков. Схему трансформации значения как у производящего прилагательного, так и у мотивированного наречия, которая в принципе универсальна для всех славянских языков, автор прослеживает на примере русского интенсификатора страшно. Объединяющим смысловым звеном большинства производящих качественных прилагательных является развитие ими переносных значений, послуживших толчком для формирования значения интенсификатора у однокоренных наречий. А именно, речь идет о таких семантических признаках, как: 'значительный по размерам, огромный', 'интенсивный, значительный по степени своего проявления', 'превышающий норму, все представления о среднедопустимом, возможном'. Развитие семантики качественных прилагательных проходит через одно из трех этих значений 'посредников' или их совокупность, которые являются производящими по отношению к значению интенсификатора у однокоренных адвербных слов. В принципе, выделенные семантические признаки близки друг к другу выражением превышения нормы, релевантной для начала трансформаций значения у наречия. Базовые прилагательные представляют собой весьма пеструю в этимологическом отношении группу слов, однако все они объединены общими тенденциями преобразования своей семантической структуры и развития признака интенсификатора у одноко-ренного наречия. Однако при более подробном изучении славянских наречий меры и степени можно очертить весьма ограниченный ряд семантических признаков, внутри которых потенциально заложена возможность вышеописанных сдвигов, что связано с ассоциированием определенной семы с семой превышения нормы. Так, универсальными для всех славянских языков являются следующие лексико-семантические модели формирования разряда наречий-интенсификаторов, выделяемые на основе исконного качественного признака: 1) большой по размерам, 2) действующий с большой силой, 3) вызывающий, наводящий чувство ужаса, страха, 4) необыкновенный, отличающийся от других, 5) такой, каким должен быть, настоящий, а также хороший по качеству, красивый, приятный (положительный признак, 6) крайний, предельный в широком понимании.
В статье В.Поповой (7) система наречий со значением времени в русском и чешском языках представлена как важная составляющая функционально-семантического поля темпоральности. Единство этого поля подтверждается не только общими семантическими компонентами в составляющих его разноуровневых языковых единицах, но и постоянным взаимодействием этих языковых единиц в речи. Наречия времени в чешском и русском языках передают семантику, сопоставимую с семантикой глагольных временных форм, однако в наречиях времени темпоральная семантика передается более детально. Темпоральные признаки рассматриваемых наречий в конкретных текстах не всегда оказываются доминантными, в результате чего акцентируются иные дифференциальные признаки. Поскольку система наречий времени в каждом из сопоставляемых языков имеет отчетливо выраженную иерархическую организацию, то на начальном этапе классификации противопоставляются четыре сегмента: в первом из них сосредоточены наречия со значением отнесенности действия к прошлому, настоящему и будущему, во втором - наречия со значением одновременности и разновременности действия, в третьем - наречия со значением одноактности, длительности и краткости, в четвертом - наречия со значением ритмичности действия. Анализ же функциональных свойств темпоральных наречий в чешском и русском языках показывает, что существуют определенные закономерности в сочетании рассматриваемых наречий с глаголами совершенного и несовершенного вида в формах настоящего, прошедшего и будущего времени. В то время как одни наречия используются только (или преимущественно) с глаголами совершенного или несовершенного вида в форме определенного времени, другие наречия относительно свободно сочетаются с различными видовременными формами. Изучение системных отношений наречий времени с видовременными формами глагола позволяют выявить наиболее существенные индивидуальные свойства наречий, что помогло в свою очередь вывести структурно-семантическую классификацию наречий времени в чешском языке. Дифференциальные семантические признаки глагольных видо-временных форм соотносятся с семантическими признаками наречий времени. Например, в лексическом значении наречия пуш, которое является многозначным наречием, можно выделить дифференциальный семантический признак «одновременность» (с моментом речи), который соотносителен, сходен с дифференциальным семантическим признаком глагольных форм настоящего времени - «одновременность»; в наречии davno можно выделить семантический признак
«предшествование», который соотносится с глагольным признаком «предшествование», свойственным глагольным формам прошедшего времени, и т. п. Такая соотносительность семантических признаков разноуровневых средств языка способствует их взаимодействию в речи, контексте. Если рассматривать наречие в значении davno «много времени тому назад», то можно выделить семантический элемент «предшествование», и в этом значении наречие davno может сочетаться с глагольными формами прошедшего времени, в данном случае в их сочетании проявляется «семантическое согласование» глагольной формы и наречия времени. Но если рассматривать наречие ёаупв в значении «действие происходит в течение долгого времени, с давних пор, вплоть до настоящего времени», то мы можем выделить два основных семантических признака «предшествование» и «одновременность», что позволяет этому наречию сочетаться в равной степени как с глагольными формами прошедшего, так и настоящего времени. Возможна замена одной временной формы глагола другой, но только при употреблении глаголов несовершенного вида. Это объясняется наличием другой общей семы у глагольных форм и наречия - семы «длительности». При замене формы настоящего времени на форму прошедшего времени меняется и их частное значение: глагольные формы настоящего времени в сочетании с наречием ёаупв реализуют значение «настоящего расширенного», формы прошедшего времени несовершенного вида «прошедшее имперфектное». С глагольными формами будущего времени (при выражении ими категориального значения следования) наречие ёаупв не сочетается из-за несовместимости семантических признаков: «следование» и «предшествование».
В работе Е.В.Тимониной (8) объектом исследования являются не столько причастия в целом в болгарском языке, сколько собственно материальные носители семантики «партиципиальность» - морфемы. Предпринята попытка проанализировать морфемы, а затем и полиморфемы, словоформы, в которых она появляется, т. е сохранить последовательность образования значения целой словоформы. Автор полагает, что анализ причастных морфем необходимо дополнить исследованием соответствующих морфем в именах прилагательных. Собранный материал распределен и обработан с учетом существования этих двух групп. В первой группе (причастной) собраны собственно причастные формы, отглагольные существительные на -не, -кие, -ник, -тие, в которых существование причастной морфемы не подвергается сомнению. Учитывались также нулевые алломорфы (0) морфемы (например, падъ, сы). Кроме то-
го, учитывались случаи появления причастной морфемы в производных от причастий словах типа необходимост, същевременно и т.п. В состав второй группы (прилагательной) прилагательные, притяжательные местоимения, наречия и существительные, образованные от прилагательных, в суффиксах которых есть морфемы -н-, -в-, -т-, -л-. Проведенное исследование показывает, как меняется средняя частота появления указанных морфем по мере развития языка. Степень изменений в употреблении, время этих изменений для каждой морфемы различны.
Список литературы
1. Васильев Л.М. Грамматическая категория славянского глагола // Исследование славянских языков и литератур в высшей школе: Достижения и перспективы: Информ. материалы и тез. докл. междунар. науч. конф., 21-22 окт. 2003 г. - М., 2003. - С. 66-69.
2. Дапчева Й. Пересказывательные формы глагольных времен в современных болгарских газетах // Там же. - С. 81-84.
3. Изотов А.И. Аналитический императив в современном чешском языке // Там же. - С. 88-90.
4. Катушева М.Ю. К вопросу о переводимости причастий с чешского языка на русский и с русского на чешский // Там же. - С. 90-92.
5. Кутняя Г.В. Семантические особенности предикатных свойств динамичности и фазово-сти: (На примере предикатов процесса в современном украинском языке) // Там же. -С. 115-118.
6.Минасова В.А. Место слов общего рода среди именных категорий польского и русского языков // Там же. - С. 140-143.
7. Попова В. Функционально-семантический подход при изучении наречий времени в чешском и русском языках // Там же. - С. 168-170.
8. Тимонина Е.В. Партиципиальные морфемы в болгарском языке // Там же. - С. 204-207.
9. Хмелевский М.С. К универсалиям формирования разряда наречий-интенсифи-каторов в славянских языках // Там же. - С. 230-233.
О. К. Клименко
2005.02.014. АНТОНЯН К.В. МОРФОЛОГИЯ РЕЗУЛЬТАТИВНЫХ КОНСТРУКЦИЙ В КИТАЙСКОМ ЯЗЫКЕ. - М.: Муравей, 2003. - 270 с. - Рез. Англ. - Библиогр.: с. 248-260.
Объектом исследования в реферируемой работе являются результативные конструкции (РК) в современном китайском языке (СКЯ).
