CC BY
372
2003.02.007. ТЮТЮКИН С.В. МЕНЬШЕВИЗМ: СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ. - М.: РОССПЭН, 2002. - 560 с.
В книге д.и.н. С.В.Тютюкина сделана первая в отечественной и зарубежной историографии попытка осветить основные этапы становления и развития меньшевизма как течения общественной мысли и как политической партии с момента возникновения в 1903 г. до ухода с политической арены в СССР в середине 20-х годов. Монография состоит из введения и восьми глав («Истоки»; «Раскол»; «1905: в вихре революции»; «Призрачное единство»; ««Ликвидаторы» и «партийцы»»; «Испытание войной»; «1917: год побед и поражений»; «Послеоктябрьская драма»; а также «Вместо заключения. Взлет и падение российской социал-демократии в XX веке»).
Работа написана в форме очерков. Во введении дана историографическая панорама меньшевизма. Источниковедческая база исследования, по словам автора, достаточно традиционна, но и при ней «можно заново прочитать историю меньшевизма, которая и сегодня остается актуальной и глубоко поучительной, несмотря на то, что нынешняя (российская. - Реф.) социал-демократия является лишь бледной тенью меньшевизма и не имеет пока никаких реальных шансов на успех» (с. 25).
Говоря об истоках меньшевизма и о расколе в РСДРП, автор пишет, что произошедший летом 1903 г. раскол РСДРП на две фракции, превратившиеся после тщетных попыток восстановления партийного единства в две самостоятельные марксистские партии - партию большевиков и партию меньшевиков, был неизбежен. Раскол РСДРП отражал столкновения и борьбу различных течений в масштабах международного социалистического и рабочего движения. Под влиянием меньшевиков находился в России не только узкий слой высококвалифицированных и хорошо оплачиваемых рабочих, но и работников, недавно пришедших из деревни в город. А это означает, что прямолинейная схема «рабочая аристократия - оппортунизм» в России либо не работала вовсе, либо работала не в той мере, как это было на западе, и причины популярности меньшевизма среди части рабочих объяснялись целым комплексом факторов, а не только их экономическим положением.
Автор считает, что большевики и меньшевики различались прежде всего не социальным составом и конечной целью, а политической культурой и типом поведения своих членов - радикально-
конфронтационным у первых и тяготеющим к поискам компромисса - у вторых.
После II съезда РСДРП отношения между большевиками и меньшевиками складывались мучительно трудно. Борьба двух тенденций - «раскольнической» и «объединительной» - определяла ситуацию в РСДРП. В истории российской социал-демократии было два кульминационных момента - 1905 и 1917 гг., каждый из которых стал вехой отечественной и мировой истории и во многом определил лицо двадцатого столетия.
Период революции показал, что меньшевизм не обладал той идейной монолитностью, которая придавала дополнительную силу большевикам, и это во многом предопределило появление «ликвидаторства» и «партийного меньшевизма» в 1908-1909 гг. и их борьбу, значительно ослабившую меньшевиков накануне Первой мировой войны. Идейно-политический плюрализм меньшевиков был органическим продолжением их большего, по сравнению с большевиками, демократизма и достаточно высокого интеллектуального потенциала, но одновременно это был и источник их слабости.
К 1917 г. большевики и меньшевики подошли уже как два вполне сложившихся партийно-политических течения, каждое из которых имело свой характерный облик.
Автор считает, что говорить о типических чертах меньшевизма гораздо сложнее, чем большевизма, ибо он представлял собой пестрый конгломерат различных оттенков и течений марксистской мысли, а каждый меньшевистский лидер являл собой неповторимую индивидуальность. И все же, по словам автора, в пестрой мозаике меньшевистских суждений и оценок можно найти нечто общее для всех представителей этого течения.
Меньшевики были склонны более строго, чем большевики, следовать марксистским догмам, хотя и на них оказывали известное влияние традиции русского освободительного движения и особенно его либерально-демократического крыла. Они, несомненно, проявляли больше умеренности и осторожности в своей тактике, не верили в прочность союза пролетариата и крестьянства, но зато всячески приветствовали оппозиционные выступления либералов, казавшихся меньшевикам более предпочтительными партнерами в борьбе за новую, цивилизованную Россию. Крайне негибкая поли-тика царизма в рабочем вопросе и его явное нежелание дать народу демократические права и
свободы, а также политическая аморфность и социальная косность российской буржуазии не позволяли меньшевикам быстро и открыто эволюционировать в сторону социал-реформизма западного образца, хотя такие тенденции после поражения Первой российской революции у части меньшевиков и наблюдались. Однако в полной мере они проявились лишь после свержения самодержавия в 1917 г., причем многое здесь объяснялось специфической обстановкой мировой войны, поставившей Россию на грань национальной катастрофы, что как никогда раньше требовало единства всех россиян, а значит, и серьезного компромисса между рабочими и предпринимателями на основе взаимных уступок. Но в реальной действительности компромисс этот оказался невозможен, и генеральная идея меньшевистского руководства в лице Церетели и Дана не была принята ни пролетарско-солдатскими массами, ни буржуазией.
В отличие от большевиков, обладание властью не только не привлекало, но скорее отпугивало меньшевиков, хорошо понимавших всю меру ответственности властных структур перед обществом и боявшихся скомпрометировать своим неудачным (не только по субъективным, но и по объективным, связанным с незрелостью российского капитализма, причинам) дебютом в правительстве саму идею социализма и честное имя социал-демократа. Поэтому и в 1905 г., и в первые месяцы после Февральской революции меньшевики предпочитали ограничиваться ролью крайней левой оппозиции. Кредо меньшевизма в вопросах общественного развития можно было бы сформулировать так: не «перепрыгивать» сразу через несколько ступенек исторической лестницы, не подгонять естественный ход истории кулаком или штыком. Поэтому к перспективам социалистической революции в России меньшевики относились более чем скептически, считая ее в России делом далекого будущего.
Как и большевики, меньшевики готовы были идти на вооруженное восстание против самодержавного строя, доказав это на практике в декабре 1905 г. Однако если ленинцы отдавали при этом приоритет организационно-технической стороне дела, то меньшевики, пессимистически оценивая свои возможности в данной области, ставили во главу угла агитационно-пропагандистскую работу в массах.
В организационных вопросах меньшевики никогда не изменяли принципу демократического централизма, выступали за неограниченное расширение количественного состава партийных организаций, а также за
предоставление им большей самостоятельности и свободы действий, чем это было принято у большевиков. Своих сторонников меньшевики вербовали среди демократической интеллигенции, наиболее политически развитых и грамотных рабочих (металлистов, печатников и др.), студентов, служащих. По сравнению с большевиками меньшевистские организации были менее однородными в национальном отношении и пользовались наибольшим влиянием в западных и южных районах России, особенно в Закавказье.
Если большевики стремились подчинить массы своему влиянию и использовать их для завоевания власти, то для меньшевиков главным было «разбудить» рабочих, организовать и выработать у них навыки обдуманных самостоятельных, инициативных действий, будь то стачка, выборы депутатов Государственной думы, профсоюзная, культурно-просветительная деятельность или вооруженная борьба с силами реакции.
В 1917 г. большевики и меньшевики в общем и целом действовали по сценариям, полностью соответствовавшим их приведенным выше характеристикам. Превращение России после свержения самодержавия в одну из самых свободных стран мира и утверждение в ней еще достаточно хрупкого демократического режима сразу вывели меньшевиков в число фаворитов политической борьбы. Они быстро наращивали численность своих рядов (до 200 тыс. членов), выпускали более 100 газет и журналов, заняли вместе с эсерами руководящие позиции в Советах рабочих и солдатских депутатов, в известной мере деливших властные функции с Временным правительством. В мае 1917 г. меньшевики даже стали одной из правительственных партий, изменив после больших колебаний свои прежние взгляды по этому вопросу.
Тем самым меньшевики совершили, видимо, одну из самых главных своих тактических ошибок, ибо в условиях продолжающейся мировой войны, экономической разрухи и роста бунтарских настроений в народных массах им пришлось взять на себя значительную долю ответственности за пассивную и во многом недемократическую политику Временного правительства, которая явно не удовлетворяла народ. При этом реальный объем полученных меньшевистскими министрами полномочий (сфера взаимоотношений между трудом и капиталом и связь) явно не соответствовал тому огромному урону, который они понесли, приняв участие в «хождении во власть». Недаром Мартов, не успевший вернуться из эмиграции в Петроград к моменту принятия
меньшевистским руководством этого рокового решения, назвал его «глупостью».
Сильно повредило меньшевикам их участие в репрессиях против большевиков в июле 1917 г. Половинчатые, как и все, что делали в то время меньшевики, эти меры не сломили ленинцев, а скорее окружили их ореолом мученичества, что только подняло престиж большевиков в глазах масс. Зато сами меньшевики сразу стали после этого в глазах многих «антидемократами», преследующими своих же братьев-социалистов.
Встав на позиции «революционного оборончества» (защита завоеваний революции и национальных интересов новой, демократической России от угрозы со стороны Германии и Австро-Венгрии), основная часть меньшевиков пришла в столкновение со стихийной тягой солдат, рабочих и крестьян к миру. Что касается левого крыла меньшевизма - так называемых меньшевиков-интернационалистов во главе с Мартовым, которые выступали за скорейшее заключение мира и были против участия социалистов во Временном правительстве, то их вновь подвели медлительность и нерешительность, стремление сохранить ставшее уже фиктивным единство меньшевистских рядов и отказ от блоков с крайне левым крылом социалистического лагеря в лице большевиков и левых эсеров.
В августе 1917 г. меньшевики провели свой первый самостоятельный партийный съезд, провозгласив создание РСДРП (объединенной), хотя подлинного единства различных течений внутри меньшевизма - правых оборонцев во главе с Потресовым, «революционных оборонцев», сторонников коалиции с буржуазией во главе с Церетели и Даном, и меньшевиков-интернационалистов во главе с Мартовым - добиться так и не удалось. Больше того, левые меньшевики стали переходить на сторону большевиков, а близкая к Потресову плехановская группа «Единство» тоже оказалась вне рядов «объединенных» меньшевиков. В итоге на выборах в Учредительное собрание, состоявшихся уже после прихода к власти большевиков, меньшевики получили менее 3,2% голосов.
В отличие от меньшевиков с их культом «чистой» демократии, стремлением к общенациональному консенсусу и паническим страхом перед гражданской войной как самым тяжелым бедствием, которое только может угрожать России, большевики избрали в 1917 г. совершенно другой путь - путь борьбы за диктатуру пролетариата (а
фактически за диктатуру своей партии), установление которой в России они рассматривали как пролог мировой пролетарской революции.
После октябрьской победы большевики быстро шли к ликвидации всех своих политических соперников.
Политическая агония послеоктябрьского меньшевизма - это особая большая тема. У этого процесса были, конечно, и свои естественные причины, ибо каждый, кто проигрывает в большой политической игре, не может не терять своих былых сторонников, но решающее значение в судьбах меньшевизма имели репрессии карательных органов советской власти против всех социалистов-небольшевиков, начавшиеся уже с ноября 1917 г., хотя лишь очень небольшая часть меньшевиков принимала участие в прямых антисоветских акциях. Официальный же курс нового меньшевистского руководства, которое в декабре 1917 г. после экстренного партийного съезда РСДРП (объединенной) возглавил Мартов, предусматривал последовательную принципиальную критику всех антидемократических шагов большевистского правительства при сохранении внешней лояльности к советской власти и отказе от вооруженной борьбы с нею. Больше того, в критические моменты гражданской войны и военной интервенции меньшевики даже приходили на помощь большевикам, которые, в свою очередь, делали временные перерывы в арестах бывших товарищей по борьбе с царизмом, преследовании их печатных органов и т. д. Такая игра в политические «кошки-мышки» продолжалась несколько лет и закончилась фактическим разгромом меньшевизма, причем инициатором антименьшевистской кампании всегда выступал сам Ленин.
В итоге в 1921 г. в рядах РСДРП осталось уже не более 4 тыс. членов. Часть меньшевиков погибла в годы Гражданской войны, часть перешла в партию большевиков, многие оказались в советских тюрьмах и концлагерях, часть разными путями попала за границу (Мартов и Абрамович, например, получили в 1920 г. официальное разрешение на выезд из России, Дан в 1922 г. был выслан в Германию и т.д.). В 1921 г. в Берлине сложился эмигрантский меньшевистский центр - Заграничная делегация РСДРП, издававшая журнал «Социалистический вестник».
Несмотря на переход к нэпу, в декабре 1921 г. политбюро ЦК РКП(б) приняло очень жесткую резолюцию «О меньшевиках», в которой была дана прямая директива: «К политической деятельности их не допускать, обратив сугубое внимание на искоренение их влияния в промышленных центрах...». В 1923 г. остатки меньшевиков перешли на
нелегальное положение и фактически вернулись к тому состоянию, в котором находились российские социал-демократы на рубеже XIX и XX вв. при самодержавии. После сфальсифицированного чекистами в 1931 г. процесса по делу так называемого «Союзного бюро ЦК РСДРП меньшевиков» меньшевизм практически прекратил в СССР свое существование.
Меньшевики как партия, констатирует автор, были, с одной стороны, неспособны на отречение от своего прошлого и своих принципов, а с другой - не имели в своих рядах такого количества активистов-боевиков, которые могли бы эффективно сопротивляться карательным органам советской власти. Поэтому тактика Мартова, растянувшая агонию меньшевизма на 5-7 лет, в сущности говоря, не имела реальной альтернативы. Иначе говоря, после октября 1917 г. с меньшевиками случилось то, что должно было случиться. Бесспорно, при сохранении в 20-30-х годах и позже советской многопартийной системы меньшевики имели бы определенный шанс на выживание и сохранение своего электората, однако стать правящей партией в СССР им никогда бы не удалось.
Причин поражения меньшевизма в их историческом споре с большевизмом было несколько: невысокий уровень развития российского капитализма, незавершенность процесса формирования индустриального пролетариата западного типа; отсутствие в России прочных и глубоких демократических традиций и необходимого уровня политической культуры народа, делавшее демократическую модель социализма неадекватной объективным условиям российской жизни и национальному менталитету; ошибки меньшевистского руководства в определении социально-политического потенциала крестьянства и буржуазии и вытекавшая отсюда тактика коалиции (1917); отсутствие у меньшевиков аграрной программы, отвечавшей чаяниям российской деревни; организационная рыхлость и слабая партийная дисциплина меньшевиков; догматический характер меньшевистской интерпретации марксизма; сильная конкуренция со стороны большевиков до Октябрьской революции и репрессивная политика органов советской власти после 1917 г.
«При этом совершенно очевидно, что вплоть до октября 1917 г. меньшевики недооценивали своих главных соперников в рабочем и социал-демократическом движении - большевиков и питали слишком
много иллюзий насчет их партийной совести и социалистических убеждений (с. 545).
Являясь умеренно социалистическим течением, стремившимся совершить демократическую революцию в России в более цивилизованных, гуманных, разумных формах в противовес печально знаменитому «русскому бунту», меньшевизм с самого начала и до конца попадал в очень сложное, межеумочное положение. Ситуация складывалась так, что успешно делать революцию в России в первые десятилетия XX в. можно было только по-большевистски. Поэтому-то меньшевики, отвергавшие этот путь, и оказались в конечном счете в большой политике «вне игры». Крайний консерватизм и политическая недальновидность самодержавного режима, с одной стороны, и эгоистическое корыстолюбие и политическая неразвитость российской буржуазии - с другой, помешали меньшевикам пойти по пути социал-реформизма, который был, несомненно, ближе их социально-психологической природе, чем революционный радикализм. Характерно, что ни «ликвидаторы», ни «гвоздевцы» не сумели взять верх в меньшевистских рядах, хотя и добились отдельных успехов и могли опереться на определенную социальную базу, включавшую в себя и небольшую часть рабочих. Точно так же провал политики Временного правительства, а вместе с ней и меньшевистко-эсеровской идеи коалиции народа с буржуазией после свержения самодержавия не позволили меньшевикам удержаться на гребне той политической волны, которая вынесла их в 1917 г. к соучастию во власти, ибо в обстановке продолжающейся и опосты-левшей народу мировой войны и катастрофической разрухи экономики они не могли удовлетворить максималистские требования народа, закономерно проигрывая большевикам, щедро раздававшим обещания рабочим, солдатам и крестьянам.
В итоге самый умеренный меньшевик не мог договориться с буржуазией, не говоря уже о царской администрации, а самый левый - не мог стать руководителем широких пролетарских и крестьянских масс. Меньшевизм отражал менталитет более развитой и европеизированной части рабочего класса и ориентирующейся на Запад демократической интеллигенции, составлявших лишь незначительное меньшинство россиян того времени. Это понимали и наиболее проницательные из меньшевистских лидеров.
«Ученость» последних мешала им находить простые доходчивые лозунги, способные увлечь за собой массы. Большевики брали людей «за живое» требованиями мира, земли, хлеба, свободы; эсеры - лозунгом «Вся земля народу!» У меньшевиков же ничего подобного в смысле яркости, краткости, доступности пониманию простых рабочих и крестьян не было. А в большой политике это не просто минус, а предвестник поражения, особенно в до предела накаленной обстановке 1917 г.
Таким образом, подчеркивает автор, меньшевики - это очередное издание «русских европейцев» начала XX в., значительно интеллектуально обогнавших основную массу населения своей страны, явно еще «не доросшую» до европейских культурно-бытовых и политических стандартов (и с этим объективным фактом нельзя было не считаться), не получили поддержки собственного народа и в середине 20-х годов сошли с исторической дистанции. Правда, недовольство части населения советской России реальными результатами Октябрьской революции давало меньшевикам определенный шанс на политический реванш. Однако репрессивная политика власти, инициированная сначала Лениным, а потом Сталиным, свела их практически к нулю.
Внутренняя неоднородность меньшевизма в сочетании со свободой дискуссий и терпимостью по отношению к инакомыслящим привели к тому, что меньшевизм всегда и особенно после 1917 г. был достаточно пестрым конгломератом различных течений и микрофракций, что объективно снижало боеспособность этой партии и ее сопротивляемость преследованиям и гонениям со стороны властей - как царских, так и советских. Меньшевики были на грани раскола и в постреволюционный столыпинский период, и в годы Первой мировой войны, и в 1917 г., и в первые годы советской власти, причем они вполне могли дать жизнь двум-трем самостоятельным социал-демократическим партиям. Однако руководство партии держало курс на сохранение ее единства любой ценой, хотя оно уже давно стало чистейшей фикцией.
Большое значение имел и такой фактор, как личные качества партийных лидеров. Ни один из них не обладал такой способностью вести за собой людей, заражать их своей верой, «сливаться» с настроением масс, как лидер большевиков. Кроме того, больше-вистское руководство, освобождаясь от тех, кто позволял себе не соглашаться с вождем, в общем и целом представляло собой монолитную и дисциплинированную «команду», которой никогда не было и не могло быть у меньшевиков.
В итоге наиболее стойкие и последовательные из них, сохранив честное имя социал-демократа и уважение потомков, так и не смогли предложить никакой реальной (а не чисто теоретической) альтернативы «большевистскому социализму», ибо на пути демокра-тического капитализма в его российском варианте сначала слишком долго стояло самодержавие, затем мировая война и порожденная ею разруха, а демократический социализм был тогда в России еще большей утопией.
В.М. Шевырин
