CC BY
42
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2009. № 3
А.Н. Горбунов
146-Й СОНЕТ ШЕКСПИРА И ЕГО МЕСТО В ЦИКЛЕ
Статья посвящена 146 сонету Шекспира, занимающему особое место в цикле как единственный сонет, который имеет религиозный контекст. В статье разбираются неоплатонические и христианские мотивы сонета и делается вывод о том, что в соответствии с нормами средневековой поэтики данный сонет мог предназначаться в качестве эпилога ко всему циклу.
Ключевые слова: Шекспир, сонет, цикл сонетов, средневековая поэтика, эпилог, неоплатонизм, христианство.
The article deals with Shakespeare's sonnet 146 which occupies a special place in the cycle as the only sonnet with a pronounced religious context. The article analyses the Neo-platonic and Christian motives of the sonnet and tries to prove that according to the norms of medieval poetics the sonnet could be meant by the poet as an epilogue of the whole cycle.
Key words: Shakespeare, sonnet, cycle of sonnets, medieval poetics, epilogue, Neo-Platonism, Christianity.
По справедливому мнению большинства специалистов, 146-й сонет занимает особое место в цикле сонетов Шекспира:
Poor soul, the center of my sinful earth, .. .these rebel powers that thee array, Why dost thou pine and suffer dearth, Painting thy outward walls so costly gay?
Why so large cost, having so short a lease, Dost thou upon thy fading mansion spend? Shall worms, inheritors of this excess, Eat up thy charge? Is this thy body's end?
Then soul, live thou upon thy servant's loss, And let that pine to aggravate thy store; Buy terms divine in selling hours of dross,
Within be fed, without be rich no more: So shalt thou feed on death, that feeds on men, And death once dead, there's no more dying then.
В русском переводе эти строки звучат так:
Душа, ядро моей греховной плоти, Ужель порывы сил твоих слепы, Что, голодая, чахнешь ты в заботе О драгоценном глянце скорлупы?
Столь краткий срок за счет таких усилий Зачем ты тратишь на непрочный дом, Чтоб черви, как наследники, вкусили Твоих сокровищ, воплощенных в нем?
Живи, душа моя! Пусть чахнет тело Утратою тебя обогатив И, воплотясь до высшего предела, Остатком жизни сделку оплатив, -
Питаясь смертью, как она людьми, Из рук ее бессмертие прими.
Перевод И. Астерман
Благодаря своему религиозному контексту, не характерному для всего цикла в целом, сонет стоит особняком, как бы несвоевременно вклиниваясь в стихотворения, посвященные «смуглой леди», да и к сонетам, посвященным юному другу, он тоже на первый взгляд не имеет прямого отношения. В чем же все-таки его смысл и как нужно его понимать?
Ответ на эти вопросы сопряжен с целым рядом не до конца решенных проблем. Прежде всего возникают трудности, связанные с порчей текста. Речь идет о явной ошибке наборщика в тексте первого издания, напечатанного Томасом Торпом (1609). В этом издании мы читаем:
Poor soul, the center of my sinful earth, My sinful earth these rebel pow'rs that thee array...
В дословном переводе, предложенном А.А. Шаракшанэ, эти первые две строки сонета звучат так:
Бедная душа, центр моей греховной земли (т.е. тела), Греховной земли эти мятежные силы, которые тебя облачают.1
Как видим, наборщик механически перенес последние три слова (в русском переводе два слова) первой строки в начало второй. Эта ошибка не только нарушила размер стихотворения, но и лишила вторую строку какого-либо смысла, поддающегося разумной интерпретации. Очевидно, что у Шекспира вместо этих трех повторяющихся слов было что-то другое. Издатели более позднего времени предложили несколько вариантов. Наиболее подходящим ученые сейчас считают слово feeding, заменяющее My sinful earth. Если принять такую замену, то вторая строка сонета будет звучать следующим образом:
Feeding these rebel pow'rs that thee array.
Питающая эти мятежные силы, которые тебя облачают.
1 Шекспир Уильям. Сонеты / Перевод и комментарий А. Шаракшанэ. М., 2008.
С. 340. Вместо повтора слов из первой строки у Шаракшанэ стоит многоточие. Подстрочный перевод сонета в дальнейшем цитируется по этому изданию.
3 ВМУ, филология, № 3
Соответственно размер восстановлен, и строка обрела значение, согласующееся с общим контекстом всего сонета. И все-таки это лишь догадка и исправление редактора более позднего времени. А ведь тут могло быть и что-то совсем другое, радикально меняющее смысл четверостишия. Что Шекспир написал на самом деле, мы, к сожалению, никогда не узнаем. Отсюда и некоторая зыбкость разного рода интерпретаций, без которых, однако, никак нельзя обойтись.
Следующая трудность связана уже с интерпретацией всего сонета в целом. Совершенно очевидно, что сонет носит религиозный характер. Но какого рода эта религиозность и как она соотносится с христианством? Стивен Бут в своем издании сонетов Шекспира утверждает по этому поводу следующее. Христианские и нехристианские мотивы, якобы, сосуществуют в сонете на равных - христианские благодаря религиозным аллюзиям, разбросанным в тексте, а нехристианские благодаря отсутствию всяких упоминаний о Христе, воскресении и загробной жизни2. По нашему мнению, эти выводы нуждаются в существенном уточнении.
Наличие религиозных аллюзий или их отсутствие само по себе, равно как и наличие упоминаний о Христе, воскресении и загробной жизни или же отсутствие таких упоминаний еще не делает какое-либо художественное произведение христианским или нехристианским. Все дело в том, как автор осмысляет это наличие или отсутствие. Так, скажем, в романах Томаса Гарди есть множество религиозных аллюзий, обусловленных общим контекстом поздневикторианской эпохи, но вряд ли кто-либо назовет эти романы с их ярко выраженным биологическим детерминизмом христианскими.
Или другой пример, теперь уже из русской литературы - стихотворение Пастернака «В больнице», написанное поэтом после инфаркта в 1952 году, когда смерть на какой-то момент показалась ему неизбежной, и он был готов со спокойствием и радостью принять ее. В стихотворении нет прямого упоминания Христа, воскресения и загробной жизни, хотя поэт и восклицает «О Господи». (Если подходить чисто формально, то это может быть Бог любой монотеистической религии.) Скорее всего, именно ввиду отсутствия таких упоминаний жесткая советская цензура, запретившая наиболее откровенно религиозные стихи из «Доктора Живаго», спокойно разрешила напечатать это стихотворение в 1965 г. в книге, изданной в серии «Библиотека поэта». А между тем это одно из самых христианских произведений Пастернака. Предчувствуя смерть, поэт обращается к Богу со словами:
«О Господи, как совершенны Дела Твои, - думал больной, -Постели, и люди, и стены, Ночь смерти и город ночной.
2 Shakespeare's Sonnets / Ed. by S. Booth. L., 1977.
Я принял снотворного дозу И плачу, платок теребя. О Боже, волнения слезы Мешают мне видеть Тебя.
Мне сладко при свете неярком, Чуть падающем на кровать, Себя и свой жребий подарком Бесценным твоим сознавать.
Кончаясь в больничной постели, Я чувствую рук Твоих жар. Ты держишь меня, как изделье, И прячешь, как перстень, в футляр.
Эти строки, по сути дела, представляют собой идущую из глубины души предсмертную молитву. Поэт, прощающийся с жизнью, благодарит за нее Бога и твердо и в то же время по-детски верит в Его любовь. Герой стихотворения чувствует, что в этот последний момент все отходит на второй план, и он со всеми своими человеческими несовершенствами в глазах Бога уподобляется драгоценному камню, который жаркие руки Всевышнего прячут, «как перстень, в футляр»3. Такое спокойное приятие смерти, полное веры, надежды и любви, присуще только христианству. Никакого дополнительного упоминания Христа, воскресения и загробной жизни тут не требуется.
Однако диалектика христианских и нехристианских мотивов в 146 сонете Шекспира все же есть; здесь Стивен Бут прав, хотя его позиция и в этом вопросе тоже нуждается в уточнении.
Уже первые строки сонета, где Шекспир обращается к «бедной» душе, «чахнущей внутри тела», совсем нетипичны для христианского взгляда на природу человека. Хорошо известно, что в христианской антропологии тело вовсе не является темницей души, поскольку человек не мыслится состоящим из двух разнородных враждующих друг с другом начал - плоти и души, но рассматривается в единстве своей личности. Вспомним, что, согласно Библии, плоть при сотворении человека вышла из рук Бога, слепившего ее, подобно горшечнику, и вдохнувшего в нее дыхание жизни, и потому тело само по себе, если только оно не порабощено грехом, достойно восхищения. Недаром же апостол Павел говорит: «Никто никогда не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет ее, как и Господь Церковь» (Ефесянам, 5: 29). При этом, однако, плоть в христианской антропологии все же не автономна, но должна повиноваться духу, иначе, подчинившись своим вожделениям, она станет «телом греха». Выражаясь словами того же апостола Павла, «Ибо живущие по плоти о плотском помышляют, а живущие по духу - о духовном» (Римлянам, 8: 5).
3 Arnold J. Life Conquers Death. Grand Rapids, 2007. P. 112.
Восходящее к зороастризму и пифагорейцам представление о теле как темнице души, которым воспользовался Шекспир, в эпоху Ренессанса воспринималось как часть необычайно популярной тогда неоплатонической доктрины. С ее помощью мыслители Возрождения пытались вписать характерное для эпохи стихийное самоутверждение личности в космический контекст, придав миру и земной красоте идеальный смысл.
Неоплатоническая доктрина играет заметную роль и в цикле сонетов Шекспира как важнейшая составляющая сложных отношений героя и его юного друга. Восхищенный красотой друга, герой все-таки не ищет физической близости с ним. При всей своей многозначности чувство героя крайне далеко от низменной страсти; его влечет более высокий вид любви, во многом соответствующий неоплатоническим представлениям о тождестве добра и красоты. Как известно, неоплатоники не делали особого различия между высокой любовью к женщине и духовной дружбой между мужчинами, а порой и ставили такую дружбу выше любви. Ведь бескорыстная привязанность, не отягченная примесью низменных страстей, помогала человеку быстрее пройти ступени «эротического восхождения» и достигнуть созерцания трансцендентной красоты, безусловной и абсолютной, не зависящей от времени и пространства, не оскудевающей и вечно равной себе. Об этом устами мантинеянки Диотимы, объяснившей Сократу таинства любви, сказал еще сам Платон в «Пире».
Идеал любви как духовного союза любящих провозгласил в сонетах и Шекспир:
Нет, я не стану камнем преткновенья Для брачного союза двух умов: Любовь, что нам изменит на мгновенье -Уже не настоящая любовь.
Перевод Д. Щедровицкого
В подлиннике здесь стоит чисто платоническая фраза: the marriage of true minds (брак двух истинных умов).
Ведущая к созерцанию трансцендентной красоты, такая любовь обретает свойственные этой красоте признаки: она не знает убыли и тлена, ей не страшны разлуки и превратности судьбы, она противостоит бегу времени, власти кратких часов и минут.
Цикл сонетов Шекспира, разумеется, никак нельзя назвать произведением, написанным специально для иллюстрации какой-либо философской доктрины, да и описанные тут отношения героя и юного друга развиваются в стихах по своей особой, не укладывающейся в привычные рамки схеме. Тем не менее неоплатоническая концепция любви - тот ориентир, на который поэт постоянно оглядывается в своих размышлениях, тот критерий, которым он пытается измерить чувства, владеющие его героями.
В 146 сонете образ друга отсутствует, но неоплатонические мотивы обыгрываются здесь на протяжении всего стихотворения. Так, во втором катрене, продолжающем мысли первого, тело уподобляется пришедшему в упадок, непрочному дому (fading mansion), который вскоре разрушат могильные черви. Здесь, кстати, явная перекличка с сонетами, посвященными юному другу, где герой размышляет о старости и смерти. Вспомним хотя бы знаменитый 73-й сонет:
Во мне ты видишь тусклый сумрак дня, Когда закат на западе угас, И сон ночной, второе смерти «я», Кладет, как тень, печать свою на нас.
Перевод А. Васильчикова
В этих сонетах главным врагом любви выступает не знающее пощады время. Бороться с ним может лишь поэзия, которая силой слова способна остановить и сохранить мгновение для вечности:
Ни смерть не увлечет тебя на дно, Ни темного забвения вражда. Тебе с потомством дальним суждено, Мир износив, увидеть день Суда.
Итак, до пробуждения живи В стихах, в сердцах, исполненных любви!
Сонет 55, перевод С. Маршака
В 146 сонете иной поворот темы. Уже в конце второго катрена герой задает вопрос (Is this thy body's end?), который А.А. Шаракшенэ перевел следующим образом, предложив два варианта, отражающих два значения английского слова end: 1) В этом - конец твоего тела? 2) В этом - цель твоих забот о теле? Точнее, наверное, было бы все-таки сказать: Для этой ли цели предназначено твое тело?4 Сам по себе такой вопрос как бы протягивает мост от неоплатонизма к христианству.
Христианская тема продолжается сразу же в следующей строке, где поэт называет тело «слугой»: Then, soul, live thou upon thy servant's loss, по-русски: Тогда, душа, живи за счет убытков твоего слуги (т.е. тела). Таким образом, полностью в соответствии с христианской доктриной поэт призывает тело служить своей хозяйке душе. Вспомним уже цитированные выше слова апостола Павла: «Ибо живущие по плоти о плотском помышляют, а живущие по духу - о духовном». По сути дела, весь третий катрен развивает эту мысль:
Как телу переплачиваешь ты! Пусть твой слуга свои уменьшит траты. На вечность обменяй хлам суеты; Внутри будь сытой, внешне - небогатой.
Перевод В. Николаева
4 Shakespeare's Sonnets / Ed. by K. Duncan Jones. L., 1997. P. 146.
Так неоплатонические мотивы в тексте сонета постепенно подчиняются христианским, что полностью соответствовало синкретическому мировоззрению эпохи, пытавшейся с помощью неоплатонизма уравновесить горние и дольние планы бытия. В христианском ключе осмыслено здесь и противопоставление вечности (божественных сроков - terms divine) краткому мигу земной жизни (никчемным часам - hours of dross).
Заключительное же двустишие сонета написано целиком в духе христианских ценностей:
Ты смертью насладись, чья пища - люди, И смерть умрет, и умерших не будет.
Перевод В. Николаева
Тут сразу несколько библейских аллюзий. Во-первых, это строки 48 псалма, где осуждаются «надеющиеся на силы свои и хвалящиеся множеством богатства своего»: «Как овец, заключат их в преисподнюю; смерть будет пасти их, и на утро праведники будут владычествовать над ними; сила их истощится; могила - жилище их» (Псалтирь, 48: 15). Затем, стихи пророка Исаии: «Поглощена будет смерть навеки, и отрет Господь слезы со всех лиц, и снимет поношение с народа Своего по всей земле; ибо так говорит Господь» (Исаия, 25: 8). И, наконец, знаменитые слова апостола Павла: «Когда же тленное сие обратится в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется написанное "поглощена смерть победою"» (1 Коринфянам, 15: 54).
Согласно учению христианской Церкви смерть, пришедшая на землю благодаря первородному греху человека, в новом, преображенном после Второго Пришествия мире, где будет «новое небо и новая земля», должна исчезнуть навсегда. Все двустишие одушевлено пасхальным упованием на всеобщее воскресение, которое стало возможным благодаря крестной жертве Иисуса Христа, победившей первородный грех - как поется в Церкви в день Пасхи, Христос «смертью смерть попрал» и сущим во гробах (т.е. мертвым) даровал жизнь. Как и подобает истинному христианину, поэт верит, что «воскресивший Христа из мертвых воскресит и наши смертные тела» (Римлянам, 8: 11) и что благодаря воскресению он и сам войдет в новый мир, где «смерти уже не будет» (Откровение, 21: 4). Неоплатонизм здесь не только отходит на второй план, но и оказывается полностью побежденным христианским взглядом на мир.
Возможно, именно это заключительное двустишие Шекспира вдохновило Джона Донна на создание одного из «Священных сонетов», написанного, по всей видимости, вскоре после 146 сонета, но целиком с ортодоксально христианских позиций:
Смерть, не тщеславься: се людская ложь, Что, мол, твоя неодолима сила... Ты не убила тех, кого убила, Да и меня, бедняжка, не убьешь. Как сон ночной - а он твой образ все ж -Нам радости приносит в изобилье, Так лучшие из живших рады были, Что ты успокоенье им несешь. О ты - рабыня рока и разбоя -В твоих руках - война, недуг и яд. Но и от чар и мака крепко спят: Так отчего ж ты так горда собою?.. Всех нас от сна пробудят навсегда, И ты, о смерть, сама умрешь тогда!
Перевод Д. Щедровицкого
Перекличка с сонетом Шекспира здесь просто бросается в глаза.
И, наконец, последняя трудность, связанная с местом 146 сонета в цикле. В большинстве изданий, начиная с самого первого, этот сонет вклинился между двумя другими, посвященными «смуглой леди», где любовь к героине трактуется как мучительно неодолимая болезнь, сродни изнуряющей лихорадке, с которой разум не в силах справиться:
Моя любовь, как лихорадка злая, Влечет к тому, что естеству претит, -Недуг питает, вновь и вновь желая Свой нездоровый тешить аппетит.
Рассудок - лекарь мой в любовной хвори -В досаде, что рецептам я не внял, Меня покинул, и теперь я в горе, Познал, что страсти гибелен финал.
Перевод А. Шаракшанэ
Что делает тут 146 сонет с его религиозными размышлениями? В стихах, посвященных «смуглой леди», он выглядит совершенно неуместным.
Разрешить эту загадку нам могут помочь два обстоятельства. Первое связано с историй публикации шекспировских сонетов. Большинство исследователей считают, что первое издание цикла было пиратским, появившимся в свет без ведома и воли автора. Согласно этой гипотезе, Томас Торп использовал бракованный экземпляр рукописи, где порядок сонетов был перепутан. Есть, однако, и другая гипотеза, которая состоит в том, что сам Шекспир нарочно изменил этот порядок, чтобы лучше скрыть от читателей имена прототипов знатного юного друга и «смуглой леди».
В любом случае 146 сонет должен был бы находиться на совсем другом месте в цикле. Попытаться найти это место можно с помощью
обращения к средневековым поэтикам, во многом сохранившим свою актуальность и в эпоху Ренессанса.
Такие поэтики установили строгие каноны прологов и эпилогов, которым обычно на практике и следовали большинство средневековых авторов. (Вспомним, например, финальное «Отречение» Чосе-ра в «Кентерберийских рассказах».) В соответствии с подобными правилами для средневековых эпилогов были среди прочих характерны следующие черты: подчеркивание нравственной доминанты произведения; предупреждение грешникам, чтобы они не теряли бдительности; религиозные мотивы, которые могли отсутствовать в прологах, должны были обязательно содержаться в эпилогах даже самых чисто светских произведений5.
Как видим, 146-й сонет Шекспира полностью отвечает этим требованиям, и скорее всего был написан как эпилог ко всему циклу. Единственное религиозное стихотворение среди остальных чисто светских, оно, очевидно, и должно было стать последним. Строки Шекспира, как и вышеприведенные строки Пастернака, не требуют продолжения. То, что сонет оказался совсем в другом месте, - одна из загадок этого, быть может, самого запутанного и таинственного произведения Шекспира.
Список литературы
Горбунов А.Н. Джон Донн и английская поэзия XVI-XVII веков. М., 1993.
Marx S. Shakespeare and the Bible. Oxford, 2000.
Shakespeare's Sonnets / Ed. by S. Booth. L., 1977.
Shakespeare's Sonnets / Ed. by K. Duncan Jones. L., 1997.
Vendler H. The Art of Shakespeare's Sonnets. L., 1999.
Сведения об авторе: Горбунов Андрей Николаевич, докт. филол. наук, проф. кафедры истории зарубежной литературы филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: gorbunovandrey@
5 Sayce O. Chaucer's "Retractions": The Conclusion of The Canterbury Tales and its Place in Literary Tradition // Medium Aevum 20 (1971). P. 233.
